Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий

Два дня назад Иван Григорьевич вернулся из Москвы, привез своему еще не родившемуся потомку его первую одежду. Привез он и главную новость, услышанную из уст академика Краюхина.

Вечером Первого мая — праздник праздником, а дело делом. Иван Григорьевич собрал сотрудников лаборатории. Из дома отдыха досрочно вернулись супруги Забудские. Их по-прежнему угнетало поведение сына. Они опасались за его жизнь, понимая, что если взломщика направила фирма «Экотерра», сына уже ничто не спасет от расправы.

Из Германии вернулся профессор Гурин. Он сделал покупки. Микроскоп, как и в прошлый раз, взялись переправить через границу хлопчики Вити Кувалды. И хотя связываться с Витей не хотелось, но тот клятвенно заверил, что к его контрабандному грузу никто, кроме хозяина, прикоснуться не посмеет.

Сотрудникам лаборатории Иван Григорьевич сообщил, что агрессивная молекула все-таки обнаружена, она уже гуляет в городах Подмосковья. Как была она обнаружена, Иван Григорьевич остановился подробно. В заключение своего отнюдь не радостного сообщения предупредил:

— Но это не значит, что мы в Прикордонном прекратим поиск. Нашими исследованиями заинтересовалась какая-то неизвестная фирма. Через нее предстоит выяснить, кто подослал взломщика. Этим занимается следственная группа. Будем ждать ее выводов.

Молчавший до сих пор Анатолий Зосимович угрюмо произнес:

— А может, и не дождемся. Может случиться так, что от нашей лаборатории останутся одни руины.

Как военный изобретатель, он намекал, что если кто-то кому-то сносно заплатит, при любой охране лаборатория не уцелеет.

Вслед за Анатолием Зосимовичем примерно такое же мнение высказал и Лев Георгиевич. Сам же Иван Григорьевич спрашивал себя: «Неужели ребята из Союза oфицеров, взявшие под охрану военный завод, способны продаваться? Если так, то ни за кого нельзя ручаться».

Сомнения превносила действительность. Она меняла людей, как осень меняет краски лета. Всюду господствовала атмосфера коммерции. Вдохнули ее и рабочие. Сами они разобрали мартеновскую печь и все ценное продали бизнесменам из Латвии, те — перепродали португальцам. На заводе оставалась еще одна печь. Руководствуясь указом президента о своевременной выдаче зарплаты, правление акционерного общества искало оптового покупателя. Какая-то эстонская фирма согласилась купить и то только металл и то с условием, что узлы и механизмы будут разрезаны и загружены в пульмановские вагоны.

Подобный груз — цветной металл, из которого раньше штамповали гильзы для артвыстрелов — уже отправляли, но металлические вагоны эстонская фирма вернуть отказалась. Акционеры обратились в правительство, оттуда ответили: завод уже не является государственным предприятием и посоветовали обратиться в Гаагу, в Международный суд.

По мере того как Иван Григорьевич узнавал все это, уверенность покидала его, как покидает кровь пораженного лучевой болезнью: капля за каплей.

Поздно вечером покинули лабораторию: Анатолий Зосимович, удрученный позором сына, уехал искать бутылку, а Лев Георгиевич, чтоб рано не возвращаться в опустевшую после смерти жены квартиру, отправился к дочери. Жена умерла внезапно — от кровоизлияния в мозг. И хотя у дочери его ждал тяжелый разговор с зятем, безработным токарем, мечтающим о военной диктатуре, там было легче переносить одиночество. Несколько раз он приглашал к себе Анатолия Зосимовича, угощал «гурьмовкой», но поить гостя было опасно. Напившись, Анатолий Зосимович принимал бычью позу и с красными навыкате глазами не кричал, а ревел, глядя в пространство:

— Убью Женьку! Он, сволочь, выкрал у меня медаль лауреата Ленинской премии. Украл и пропил.

Накричавшись, Анатолий Зосимович принимался плакать. Плакать хотелось и Льву Георгиевичу. То, что он один из главных авторов ракетного топлива, мало кто знал, но в городе знали, что он лучший технолог, подаривший человечеству хмельной налиток из бросового сырья.

В минуту глубокой тоски Лев Георгиевич признавался захмелевшему коллеге:

— Если в «гурьмовку» я введу свое новое изобретение, в течение месяца передохнут все алкоголики: сначала передохнут алкоголики Прикордонного, затем — Украины, затем — СНГ, а затем — и всей Европы.

И замолкал.

— А как же Америка? — трезвея, спрашивал коллега.

— Она изобрела СПИД. Этого ей уже достаточно.

— Вводи! — настаивал коллега.

— Не могу.

— Почему?

— Зять подохнет. Останется дочка с малышами.

В ходе подобных бесед один засыпал на полу, второй — на старом диване. Утром, попив, как студенты, кипятку, уходили в лабораторию искать агрессивную молекулу. Что такая существовала, они не сомневались, потому что знали американцев и их технические возможности.

— Мы для них, коллега, что для немцев евреи. Мы для них серьезные конкуренты. А серьезных они — в пыль.

О том, как встречаются его коллеги, Иван Григорьевич знал: по утрам видел их бледные измятые лица, припухшие глаза. Лев Георгиевич — и это не было секретом — к спиртному пристрастился после смерти жены. По обрывкам фраз Иван Григорьевич догадывался, о чем коллеги по вечерам толковали. Еще недавно при согласованной работе у них все ладилось. Все жили одной мыслью: не проглядеть. Конечно, многого они не знали, но посвящать их во все тайны он считал преждевременно.

Одна из таких тайн была: в Прикордонный под видом сотрудника португальской фирмы направлен бывший коллега полковника Смита. Просто так, ради прогулки, Пентагон никого не направляет.

Праздники хороши в меру. Но когда их много, волей-неволей начинаешь тосковать по будням.

Жителям Прикордонного по причине всеобщей безработицы праздники навязывали. Такое в здешних краях было лишь однажды. Тогда, еще в ту Гражданскую войну, батько Махно объявил Северное Причерноморье виноградной республикой. В Прикордонном вино заменяла «гурьмовка».

В апреле Украина две недели подряд отмечала святую Пасху. Нерабочими были объявлены и две первые недели мая. Денег никому не платили — в державе их не было.

На финише учебного года забастовали учителя. Школьникам продлили майские каникулы. На заседании правительства премьер-министр высказал общее мнение властей: в связи с тем, что средние школы убыточны, прибыли не приносят, целесообразно обучение сделать платным — необеспеченным украинцам достаточно будет и начального образования.

Так уже было при немцах. И никто не роптал. И забастовок не было. Хотя… была одна. В ноябре 1942 года военный комендант города Сталино приказал дать всем ученикам городскую контрольную работу — написать диктант и сдать его в комендатуру. Учителя догадались: гестапо ищет переписчиков листовок. И забастовали. Забастовщиков гестапо расстреляло.

Тогда был железный немецкий порядок. Теперь о подобном порядке кое-кто только мечтал. Национальное радио не уставало твердить, что забастовка учителей не имеет законной силы, так как указом президента она отменена. Это обвинение относилось и к педагогам Прикордонного. Педагоги показывали детям дурной пример: те, когда повзрослеют, будут конфликтовать со своими работодателями. Не приглашать же на Украину немцев? Для наведения железного порядка.

О том, что подобная акция не исключалась, предупреждал и Михаил Спис. Его друзья-летчики замечали, что на военные аэродромы Украины